Константин Симонов — Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины: Стих. Анализ стихотворения «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины» Симонова Симонов ты знаешь наверное все таки родина

“Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины” – это едва ли не самое известное стихотворение Константина Симонова. Это неспешная беседа с его верным фронтовым товарищем. Краткий анализ “Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины” по плану покажет ученикам 6 класса все стороны этого произведения и поможет лучше понять его на уроке литературы.

Краткий анализ

История создания – произведение написано в самом начале войны, в 1941 году.

Тема стихотворения – величие русской земли и ее народа, который может выдержать все.

Композиция – стихотворение разделено на две части: в первой части показаны воспоминания автора об отступлении. Вторая выражает идею о неразрывности связи солдат и народа.

Жанр – послание к другу.

Стихотворный размер – амфибрахий с перекрестной рифмовкой.

Эпитеты – “злые дожди”, “усталые женщины”, “русская околица”, “дорожная тоска”, “вдовья слеза”, “бабье чутье “, “горькая земля “.

Сравнения – “прижав кринки как детей”, “как на смерть одетый” .

Метафоры – “тракт, измеренный слезами”, “плачущий по мертвому девичий крик”, “война на проселках свела” .

Олицетворения – “говорили пажити”, “говорили леса”, “голоса идут”, “пули милуют” .

История создания

Стихотворение “Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины” Константин Симонов написал в 1941 году. Тогда он находился под впечатлением от отступления советской армии. Как и его друг Алексей Сурков, в военные годы он был корреспондентом, а значит, отступал вместе с ней. Поэт не мог забыть, как встречали и провожали солдат в деревнях, куда скоро должны были прийти немцы. Свои эмоции он и запечатлел в поэтических строках.

Тема

Величие Родины, которое особенно ярко проявляется в сложные для нее периоды. Симонов создал большое полотно, на котором показал это величие через образ дороги: она ведет солдат к новым боям, а те, кто остается позади, готовы подождать, пока они вернутся и прогонят фашистов. Автор высказывает мысль, что корни и сила нации – не в городах, а в простой деревенской глуши.

Композиция

Композиционно стихотворение можно разделить на две части. Первую Константин Симонов посвящает истории отступления, свидетелем которого стал он сам. Они рисует бытовые картины русской деревни – стариков, в хатах которых солдаты останавливались на отдых, женщин, несущих на дорогу крынки с молоком.

Вторая часть наполнена пафосом связи поколений, величия русского народа, представители которого готовы умирать за свою землю.

Жанр

Автор стихотворения “Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины” использует достаточно непривычный жанр послания к другу, что стало обращение к традициям родной поэзии. Этот стих показывает отношение поэта к происходящему – он чувствует связь со своим народом, в том числе и с предками, чувствует, что в деревне она еще сохранилась. Это искренний рассказ о чувствах, которые может понять только близкий человек.

Написан он амфибрахием с перекрестной рифмовкой.

Средства выразительности

В этом произведении Симонов использует большое разнообразие выразительных средств:

• Эпитеты – “злые дожди”, “усталые женщины”, “русская околица”, “дорожная тоска”, “вдовья слеза”, “бабье чутье”, “горькая земля “.
• Сравнения – “прижав кринки как детей”, “как на смерть одетый” .
• Метафоры – “тракт, измеренный слезами”, “плачущий по мертвому девичий крик”, “война на проселках свела” .
• Олицетворения – “говорили пажити”, “говорили леса”, “голоса идут”, “пули милуют” .

С их помощью поэт создает образы, которые помогают ему ярче выразить основную мысль. Также они составляют не менее важную часть стихотворения – его эмоциональный фон.

Сегодня мы будем размышлять о стихотворении «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины», написанном Симоновым в самый трудный и трагический для Советского Союза период. Это 1941 год. Почему это время называют трагическим?

С 22 июня 1941 года до самой зимы продолжалось отступление Советской армии от западных рубежей СССР вплоть до столицы его — Москвы. Только под Москвой было остановлено гитлеровское движение в глубь страны. Наша армия несла колоссальные потери. Горели города и сёла, гибли люди, по всем дорогам текли бесконечные потоки беженцев.

Симонову, посланному на западную границу — главное направление удара гитлеровских армий, довелось воочию увидеть трагическое начало войны: с растерянностью, суматохой, неразберихой, испытать горечь отступлений. Он видел наглую силу врага, который не встречал достойного отпора.

Будучи в самой гуще событий, среди тысяч людей, военных и невоенных, он не мог не испытывать горьких чувств, которые в ту трагическую пору разрывали сердце. Мог он не задаваться вопросами: что будет с Родиной? Удастся ли остановить врага? Где взять силы для отпора?

Эти вопросы звучат во многих стихотворениях Симонова 1941 года, и в частности в стихотворении «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины … ». Оно обращено к фронтовому товарищу Симонова — поэту Алексею Суркову, автору знаменитой «Землянки», вместе с которым он прошёл по военным дорогам Смоленщины.

Стихотворение написано в 1941 г., поэтому в нём встречаются слова и выражения, незнакомые современному читателю.

Кринка — расширяющийся книзу удлинённый глиняный горшок для молока.
Верста — русская единица измерения расстояния, чуть больше километра.
Тракт — большая наезженная дорога (большак), соединяющая важные населенные пункты.
Околица — край деревни.
Погост — сельское кладбище, обычно рядом с церковью.

Просёлок — грунтовая дорога между небольшими населёнными пунктами.
Салоп — верхняя женская одежда, широкая длинная накидка с прорезами для рук или с небольшими рукавами.
Плис — хлопчатобумажный бархат. Плисовый — сшитый из плиса.
Пажить — луг, поле, пастбище с густой травой.

Какое впечатление произвело на вас стихотворение? Каким чувством оно проникнуто? С чем связано это чувство?

Стихотворение не оставляет равнодушными и производит на ребят сильное впечатление. Может быть, они впервые проникаются теми переживаниями, которые испытывали их прадеды в горький 1941-й год … Учащиеся говорят о чувстве боли и горечи, которое связано с отступлением, с тем, что бойцы вынуждены были оставлять родную землю на поругание врагу, страшно даже представить, что ожидало беззащитных людей в тылу врага …

Обратим внимание на первые слова стихотворения «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины … «. Что важно для автора? (Увиденные тогда картины нельзя забыть, нельзя никогда этого допустить снова…)

Прочтите строчки, где боль и горечь звучат особенно остро. Какие художественные детали усиливают чувство всеобщего горя?

Кринки, которые выносят проходящим бойцам «усталые женщины», прижимая к груди, как детей; слёзы, вытираемые украдкой; погосты с простыми крестами на околицах деревень, «девичий крик» по мёртвому, старик «весь в белом, как на смерть одетый», седая старуха, напутствующая уходящих воинов.

Почему, кстати, женщины стараются спрятать слёзы?

Они понимают, что красноармейцам и так тяжело, что их гнетёт чувство вины, и стараются поддержать дух мужчин. Однако мужчины замечают женские слёзы.

Какое чувство они вызывают у бойцов? Какие строчки подсказывают нам это?

Слёзы усиливают чувство вины и желание вернуться, отомстить за поруганную землю и страдания людей: за овдовевших женщин, за осиротевших детей, за беспомощных стариков… Для бойцов тракт, по которому они уходят, «слезами измеренный чаще, чем вёрстами», просёлки слиты «со вдовьей слезою», да и «бесконечные злые дожди», сопровождающие их горький путь, можно тоже ассоциировать со слезами — только мужскими — слезами досады и бессилия.

Какие художественные средства помогают нам почувствовать состояние отступающих бойцов? (Метафора «слезами измеренный чаще, чем вёрстами», эпитеты «бесконечные злые дожди», «усталые женщины»).

Почему дожди названы бесконечными злыми? Эти эпитеты передают отношение героя к происходящему: даже дожди кажутся бесконечными и злыми, потому что отступление тянется долгие недели, месяцы, мелькают деревня за деревней, погост за погостом, околица за околицей, где стоят молчаливые женщины, украдкой смахивающие слёзы, дети, старики. Хмурое небо, раскисшие дороги, деревья, опустившие ветви под тяжестью дождя …

Сердце сжимается при виде этой картины, и злые слёзы наворачиваются на глаза. Почему чем дальше тянется тракт, чем дальше уходит дорога, тем острее становится чувство родины? С каких строки начинает звучать всё отчётливее?

Чем дальше остаётся оставленная врагу земля, тем больнее сердцу, тем острее понимание её страдания, её ожидания защиты и возвращения воинов, чувство долга перед ней. Со строк: Ты знаешь, наверное, всё-таки Родина Не дом городской, где я празднично жил, А эти просёлки, что дедами пройдены, С простыми крестами их русских могил, — чувство родины звучит всё отчётливее.

Говорить начинают не только люди, но и сама земля. Докажите это. Где голос земли звучит особенно щемяще и трогательно, проникая в сердце русского солдата? Сердце сжимают строки: «Мы вас подождём!» — говорили нам пажити. «Мы вас подождём!» — говорили леса. Ты знаешь, Алёша, ночами мне кажется, Что следом за мной их идут голоса. Почему голоса оставленных во вражеском тылу людей и родной земли идут «следом» за героем, не отпускают его? В самом ли деле говорят леса и пажити?

Конечно, герой слышит всего лишь шелест листвы деревьев и трав, но этот шелест для него говорящий: ведь он связан с родной землёй, это её олицетворение. И голоса людей, пажитей, лесов становятся голосом его совести, голосом народа, голосом исторической памяти, который призывает к исполнению долга воина и гражданина перед Отечеством.

Ещё только начало войны, ещё долгих четыре года до Победы, но уже в эти месяцы герой многое испытал. Чем это можно доказать? Он трижды прощался с жизнью: «Но, трижды поверив, что жизнь уже вся … » И понимает, что на родной земле ему «умереть …завещано».

Почему это не сломило его духа? Герой знает, что нужен родине, что и от него зависит её будущее, знает, что его возвращения ждёт родная земля, и потому у него нет права на слабость.

Найдите в стихотворении слова-синонимы, которыми поэт называет родную землю. (Великая Русь, Россия, Родина, Русская земля, самая милая, горькая земля.) Что связано у лирического героя с каждым названием? Какие слова вы бы назвали ключевыми? Почему?

Ключевое слово в этом ряду синонимов — Родина: оно вбирает в себя очень важные для всех нас понятия род, народ, природа, родник и вызывает мысль о преемственности поколений, об исторической и генетической памяти; Великая Русь отсылает нас к временам Древней Руси, к нашей тысячелетней истории, Россия — к эпохе Российской империи. Русская земля одновременно звучит и более обобщённо, и более сокровенно. Она родная, наша, политая кровью и потом наших предков.

Какие слова кажутся вам самыми проникновенными? Почему они звучат в финале стихотворения?

А вот слова самая милая, горькая земля исполнены особой любви, проникновенности и силы, потому что в них прочитывается сыновнее отношение автора к этой земле. Милая читаем мы у него и слышим за этим: любимая; читаем горькая и понимаем: многострадальная, политая слезами вдов, сирот, матерей…

Не случайно они употреблены в финале произведения: герой словно по-новому открывает для себя Родину, познаёт её через личный горький опыт войны. Чувство родины становится для него не абстрактным, а глубоко личным, и происходит это на фронтовых дорогах, проходящих через покидаемые сёла и деревни, мимо древних погостов, благодаря встречам с простыми людьми, старухами, которые благословляют бойцов, делятся с ними последним.

Можно их, живых и мёртвых, оставить навсегда под врагом, бросить на произвол судьбы?

Ни за что нельзя, потому что
… за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
3а в Бога не верящих внуков своих.

Чувство родины рождается при виде слёз детей-сирот, матерей, потерявших сынов- защитников, в слезах разорённых деревень; слезами «измерены» километры дорог, пройденных отступающими бойцами:

Слезами измеренный чаще, чем вёрстами,
Шёл тракт, на пригорках скрываясь из глаз:

Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась …

Поэтому и меняется от строфы к строфе определение родной земли, начинаясь с традиционного официального Великая Русь, Россия и заканчивая сердечным милая, горькая земля … Вот эту «милую, горькую землю» и нельзя никому отдать, ибо «на ней … умереть завещано». Умереть, защищая и освобождая …

Какое слово чаще других повторяется в стихотворении? (Русский.)

Найдите словосочетания с этим словом. (Русская околица, русские могилы, русские обычаи, Русская земля, русская мать, русская женщина.)

Почему это слово так значимо для поэта?

Оно — воплощение исторической памяти народа, его самого, культуры, обычаев и традиций.

Перечитаем ещё раз две последние строфы:

Нас пули с тобою пока ещё милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я всё-таки горд был за самую милую,
3а горькую землю, где я родился,
3а то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.

Каким чувством исполнены эти строфы? Изменилось ли настроение стихотворения по сравнению с его началом? Почему? Что открыли лирическому герою тяжёлые дни отступления?

В этих строфах звучит гордость родной землёй, её народом и историей. Она сменила настроение горечи и боли. Почему рядом со словом горд употреблено наречие всё-таки?

* * *
А. Суркову

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: - Господь вас спаси! -
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.

«Мы вас подождем!» - говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» - говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.

Это стихотворение известного фронтового поэта и писателя Константина Симонова, написанное в 1941 году, напомнило мне о боевом пути Николая Никитовича Барматина - жителя одного из окраинных районов Москвы.
Именно под Смоленском он, тогда молодой, необстрелянный курсант, вместе со своими товарищами одногодками принял в 41-м первый свой бой. Кадровый офицер и сегодня не бахвалится геройским прошлым, а говорит о том сражении прямо: «Было страшно».
«Нас 20-летних курсантов школы младших командиров, рассказывает он, - с поезда бросили в пекло боя под Смоленском. Сражение с матёрыми фашистами шло на открытой местности - ни окопов, ни траншей, в руках «драгунка» - винтовка трёхлинейка образца конца 19 века, а с той стороны - шквал автоматных и пулемётных очередей, рёв артиллерии, сверху сыпались бомбы. А ещё в качестве психологического оружия фашисты сбрасывали с самолётов пустые дырявые железные бочки, которые, падая, издавали душераздирающий вой! Это был какой-то ад!..
Наша авиация прилетала каждый раз только после того, как немцы сбросят на нас бомбы и дым развеется в поле. Покрутившись в пустом небе, тупорылые истребители улетали - мы им смеялись вслед сквозь слёзы. В других воинских частях ситуация складывалась не лучше. А если б всё было более серьезно организовано, мы, может быть, отстояли Смоленск.
С нашей стороны, захлёбываясь, тарахтело несколько полковых пулемётов. Но это положения уже не спасало - несмотря на большие потери, фашист напирал нахрапом. Мы отступали, теряя убитых. На руках несли истекающих кровью раненных товарищей.
Остановились на берегу реки Вопь. Там держали оборону до последнего, пока не попали в окружение.
Начальник штаба сунул мне в руку обрывок карты:
- Выводи остатки взвода из окружения. Идите на восток».
Во взводе Барматина оставалось 18 бойцов. Командир проявил смекалку при переправе через приток Днепра.
По понтонному мосту шла техника, а пехоту не жаловали: «Перебирайтесь вплавь».
Барматин заметил пустую санитарную машину с красным крестом. Шофёр сидел на её ступеньке схватившись за голову руками и чуть ли не плакал. «Заводи!» - крикнул командир. Через полчаса, забинтовав руки, голову облитыми йодом бинтами, бойцы сели в кузов.
- Ну, давай, давай, скорей проезжай! - махнул флажком регулировщик машине с красным крестом.
Дальше шли ночью - днём не высовывались, потому что все вокруг оккупировали немцы. Солдаты были голодными. Поесть просили у деревенских жителей. Но не все их встречали с хлебом-солью - некоторые ругали:
- Драпаете от немцев? Нас бросаете? Ну и катитесь к чёрту!
Во взводе было 6-8 украинцев. Они так затосковали по «хлибу, салу», что упёрлись - и не с места:
- Ни пидем дальше - и всё! На кой бис нам ваша Москва!
Расстреливать их командир не стал - не захотелось марать руки.
Где они сгинули? Может, примкнули к бандеровской банде, может, и сегодня, помахивая костылями, ратуют на майдане за самостийную Украину, кричат: «Геть, москали!»
«В конце сентября, - вспоминает ветеран, - подошли к своим - к Звенигороду. Остатки взвода встретили сотрудники НКВД. Руки не заламывали, не мордовали, как это сейчас принято показывать в кино, но под следствием мы находились целый месяц. Про украинцев-дезертиров мы им ничего не сказали, а в остальном к нам нельзя было придраться, и они нас с миром отвезли на пункт формирования. Оттуда ребят направили в воинское расположение, которое занимало оборонительные рубежи на подступах к столице».
Командир взвода химзащиты 144 дивизии 612 стрелкового полка участвовал в декабрьском контрнаступлении. Немецкая армия в Подмосковье к тому времени, по его воспоминаниям, была уже деморализована. Легко одетым фашистам, поверившим в гитлеровский блицкриг, сломил хребет тридцатиградусный мороз и свежее пополнение Красной армии. Они, замотанные в какое-то тряпьё, в ужасе откатывались всё дальше. Взвод Барматина сражался вплотную с противником за один из населённых пунктов в районе Бородино. Под Гжатском взводного командира контузило взрывом авиабомбы. Отлежавшись пару недель в госпитале, он снова встал в строй.
Закончил войну Николай Никитович в звании капитана, а всего он прослужил в армии полтора десятка лет - с 1939 по 1954 год.
Сегодня о боевом пути ему напоминают орден Отечественной войны II степени, медали «За отвагу», «За оборону Москвы», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией»…

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слёзы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: -Господь вас спаси!-
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.

«Мы вас подождем!»- говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!»- говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.

Анализ стихотворения «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины» Симонова

К. Симонов в полной мере почувствовал на себе все тяготы и лишения военного времени. В качестве военного корреспондента он прошел всю войну и своими глазами видел масштабы страданий русского народа. Ему принадлежит множество произведений, посвященных войне. Многие считают писателя лучшим летописцем Великой Отечественной, сумевшем отразить всю суровую правду этих страшных лет. Тем ценнее представляется стихотворение «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины», написанное в первые месяцы войны, когда советские войска были вынуждены беспорядочно отступать перед непреодолимой силой фашистской армии.

Центральный символ стихотворения – бескрайние русские дороги, которые тянулись под ногами измученных войск. Симонова поражало, что остающиеся в оккупации советские жители, старики, женщины и дети, не чувствовали к тем, кто оставляет их на произвол врага, никакой злобы. Они стремились всячески поддержать солдат и вселить в них уверенность в неизбежной победе. В тех условиях это казалось невероятным. Возможно, и сам Симонов не раз испытывал сомнения в успешном завершении войны.

Ему придавала силу несгибаемая воля простых деревенских жителей, сохранивших в душе воинские заветы «великой Руси». Писатель с изумлением замечает, что в атеистической стране в дни смертельной угрозы вновь просыпается религиозная вера, остающаяся единственным источником спасения. Женщины провожают отступающих солдат с напутствием «Господь вас спаси!». Они жалеют не себя, а тех, кому еще не раз предстоит заглянуть в глаза смерти.

Проходя по бесконечным дорогам, Симонов понимает, что только в однообразных деревнях и селах сохранилось то главное, что позволит русскому народу преодолеть все трудности. Многовековые поколения предков на бесчисленных сельских погостах произносят молитву «за в бога не верящих внуков».

Центральным рефреном стихотворения является фраза «мы вас подождем», произнесенная старухой и многократно повторенная всей родной природой. Эта фраза болью отзывается в груди каждого солдата, оставившего за собой свой родной дом и близких ему людей. Она не позволит никому сложить руки, пока враг не будет разбит и изгнан из пределов Отчизны.

Симонов завершает стихотворение горячим признанием в любви к своей Родине. Поэт гордится тем, что ему довелось доказать свою любовь. Его уже не страшит смерть, ведь умереть за свою страну – долг каждого человека. Симонов сознательно не употребляет расплывчатого понятия «советский». Он несколько раз подчеркивает свою принадлежность к русскому народу. Троекратное прощание по русскому обычаю – закономерный финал произведения.

Сурков годами старше: полтора десятка лет разницы в эпоху, когда год может идти за три, и все боевые. Сурков добрался до призывного возраста в 1918 году - и застал кончик Гражданской войны.

Вовремя родился!

"На белый снег по кромке клеша густая кровь стекает вниз. А ну-ка, мальчик мой, Алеша! Вперед, в штыки, за коммунизм!"

Атака. Бой. Плен.

"Бараки. Проволока в три ряда. Бетонный мусор крепостных развалин. Идут дожди. Проходят поезда. Три раза в день из Гапсала на Таллин".

Так события воспроизведены поэтом.

А вот как агитатором-пропагандистом, который, по собственному признанию Суркова, несколько мешал в его душе поэту, ибо соблазнял слишком простыми и ясными решениями. Советская власть открыла путь в поэзию, но прежде провела по маршрутам все той же науки ненависти: рядовой агитпропа, избач, уездный селькор, волостной стенгазетчик, борец с кулачеством, самогонщиками и хулиганьем, рядовой политпросвета, редактор комсомольской газеты, активист Пролеткульта...

Симонов в эту пору - усилиями отчима (отец, генерал царской армии, погиб на фронте) становится в ряды курсантов советского военного училища. От отчима с раннего детства - солдатский образ жизни: мыл пол... чистил картошку... опаздывать нельзя... возражать не полагается... данное слово надо держать... ложь, даже самая маленькая, презренна...

Правда - в стихах. Стихи - о грядущей войне. Сорок первый год все ближе.

Он-то и сделает Симонова великим поэтом.

Я помню , как это было. Эвакуация. Отец на фронте. Мать и тетка (подрабатывавшая машинисткой) смотрят листик из машинки и утирают слезы. Уловив момент, тайком смотрю, что за листик. Третья (или четвертая) копия. Но прочесть можно:

Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди...

Сколько потом разгадывали силу этих строк! Допытывались: почему дожди желтые... Другие отвечали (например, Эренбург): если что и есть в этом стихе, так желтые дожди. Россия знать не хотела этих тонкостей: она прочла стихи и умылась слезами.

Но и Алексея Суркова ждал на этом фронте звездный час.

Константину Симонову передает он обет ненависти: "Когда я первый раз ходил в атаку, ты первый раз взглянул на белый свет". Теперь побратались - на Смоленщине. Слез нет. Сухая ярость.

Как надо было скрутить душу для обета ненависти? Куда схоронить жалость, нежность, любовь? Или их уже не было?

Были. Спрятанные в письме к жене шестнадцать "домашних" строк, которые запросто и сгинуть могли вместе с письмом тогда же, осенью 1941го, когда Сурков прорывался из окружения под Истрой со штабом одного из полков.

Вышел к своим, вынес написанное ночью, в окружении, упрятанное от ненависти:

Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.

Где пряталась эта улыбка, эти глаза? В какие закоулки сердца загонялись чувства?

Софья Кревс - вот кому посвящена эта песня. Как и все лирические стихи Суркова - за всю его жизнь. Софья Кревс - возлюбленная, невеста, жена. Нет ли потаенной символики в ее фамилии? Не древние ли славяне - кривичи - дремлют в слове "Кревс", сохраненном балтийскими народами?

Ни одна из боевых песен Суркова, которые наизусть знала страна, не сделалась такой любимицей, как "Землянка". Апофеоз любви и преодоление ненависти - этим шедевром и суждено было Суркову войти в вечный синодик русской лирики.

Симонов ответил. И именно Суркову:

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: - Господь вас спаси!
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась.

И в смертный свой час, как и завещал, лег тут, на этом поле, под могильный камень. "Под Борисовом"...

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: - Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
"Мы вас подождем!" - говорили нам пажити.
"Мы вас подождем!" - говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

"Жди меня!" - пронзило страну. "Мы вас подождем..." - страна откликнулась.

МУЖСКОЙ РАЗГОВОР

"Старик расчувствовался. Я - тоже"

"В маленькой комнатке я застал Верейского, Слободского и Суркова, которого в первую минуту даже не узнал - такие у него были бравые пшеничные, с подпалинами чапаевские усы. Расцеловавшись, мы посидели минут десять, спрашивая друг друга о событиях, происшедших с нами за те несколько месяцев, что мы не виделись после Западного фронта. Потом я прочитал Алеше посвященное ему стихотворение "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...". Старик расчувствовался. Я - тоже. Из-под койки была вытащена бутылка спирта, который мы и распили без всякой закуски, потому что закуски не было..."

Из фронтовых дневников Константина Симонова