Испанский социолог Мануэль Кастельс: биография и фото. Кастельс, мануэль Теории Мануэля Кастельса

Считается одним из крупнейших социологов современности, специализирующимся в области теории информационного (постиндустриального) общества . В начале научной карьеры изучал проблемы урбанистики .

Биография

В 1958 поступил в Барселонский университет. С 1960 участвовал в антифранкистском движении. В 1962 эмигрировал во Францию, учился в Парижском университете у Алена Турена .

В качестве приглашённого профессора читает лекции в крупнейших университетах мира.

Премии

Сочинения

На русском языке

• Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / Пер. с англ. под науч. ред. О. И. Шкаратана . - М.: ГУ ВШЭ , 2000. - 608 с. (Перевод тома I трилогии «Information Age» с добавлением главы 1 из тома III (в этом издании это глава 8, посвященная коллапсу СССР и состоянию современной России) и итогового заключения ко всей работе из тома III).
  • Кастельс М., Киселева Э. // Мир России, 1999, № 3. (Статья представляет собой главу 8 из книги «Информационная эпоха»).
• Кастельс М., Химанен П. Информационное общество и государство благосостояния: Финская модель. / Пер. с англ. А.Калинина, Ю.Подороги. - М.: Логос, 2002. - 219 с.
• Кастельс М. Галактика Интернет: Размышления об Интернете, бизнесе и обществе (англ.) русск. / Пер. с англ. А. Матвеева под ред. В. Харитонова. - Екатеринбург: У-Фактория (при участии Гуманитарного ун-та), 2004. - 328 с. (Серия «Академический бестселлер»).
• Кастельс М., Киселева Э. Россия и сетевое сообщество. // Мир России. 2000, № 1.
• Кастельс М. Власть коммуникации: учеб. пособие / Пер. с англ. Н.М. Тылевич (под науч. ред. А.И. Черных) - М.: ГУ ВШЭ, 2016. - 563 с.

На английском языке

• The Urban Question. A Marxist Approach (trans: Alan Sheridan). London, Edward Arnold (1977) (Original publication in French, 1972)
• City, Class and Power. London; New York, MacMillan; St. Martins Press (1978)
• The Economic Crisis and American Society. Princeton, NJ, Princeton University Press (1980)
• The City and the Grassroots: A Cross-cultural Theory of Urban Social Movements. Berkeley: University of California Press (1983)
• The Informational City: Information Technology, Economic Restructuring, and the Urban Regional Process. Oxford, UK; Cambridge, MA: Blackwell (1989)
• The Rise of the Network Society, The Information Age: Economy, Society and Culture, Vol. I. Cambridge, MA; Oxford, UK: Blackwell (1996) (second edition, 2000)
• The Power of Identity, The Information Age: Economy, Society and Culture, Vol. II. Cambridge, MA; Oxford, UK: Blackwell (1997) (second edition, 2004)
• The End of the Millennium, The Information Age: Economy, Society and Culture, Vol. III. Cambridge, MA; Oxford, UK: Blackwell (1998) (second edition, 2000)
• The Internet Galaxy. Reflections on the Internet, Business and Society. Oxford University Press (2001)
• The Information Society and the Welfare State: The Finnish Model. Oxford University Press , Oxford (2002) (co-author, Pekka Himanen)
• The Network Society: A Cross-Cultural Perspective. Cheltenham, UK; Northampton, MA, Edward Edgar (2004), (editor and co-author)
• The Network Society: From Knowledge to Policy. Center for Transatlantic Relations (2006) (co-editor)
• Mobile Communication and Society: A Global Perspective (англ.) русск. . MIT Press (2006) (co-author)

На испанском языке

• La nueva revolución rusa. Madrid, Sistema (1992) («Новая русская революция»)

Напишите отзыв о статье "Кастельс, Мануэль"

Примечания

Литература

• Латова Н. В. // Кругосвет .
• // Социология: Энциклопедия / Сост. А. А. Грицанов , В. Л. Абушенко , Г. М. Евелькин, Г. Н. Соколова, О. В. Терещенко. - 2003.

Ссылки

• - на английском

Отрывок, характеризующий Кастельс, Мануэль

Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?

Мануэль Кастельс - испанский социолог с левыми взглядами, который посвятил свою жизнь изучению информационного общества, коммуникации и Индекс цитирования социальных наук в своем обзоре за 2000-2014 годы дает ему пятое место среди наиболее упоминаемых в прессе ученых мира. Он является лауреатом премии Хольберга (2012) за вклад в развитие теории информационного (постиндустриального) общества. А в следующем году получил престижную награду Бальзана в области социологии. Кстати, премия Хольберга является аналогом Нобелевской, только в сфере общественных и гуманитарных наук. В данное время Мануэль Кастельс занимает пост директора исследований социологического отделения Кембриджского университета, а также является профессором высших учебных заведений Лос-Анджелеса и Беркли.

Детство и юность

Мануэль Кастельс родился в маленьком городке Эльин в испанской провинции Альбасете (Ла Манча) в 1942 году. Там он вырос и провел детство. Но в юности будущий социолог часто переезжал. Он жил в Альбасете, Мадриде, Картахене, Валенсии и Барселоне. Его родители происходили из очень консервативной семьи. Поскольку юность Мануэля прошла во франкистской Испании, ему с детства пришлось сопротивляться всему своему окружению. Поэтому чтобы остаться самим собой, он заинтересовался политикой с пятнадцати лет. В Барселоне молодой человек поступил в университет и изучал экономику и право. Там он вступил в подпольное анти-франкистское студенческое движение "Рабочий Фронт". Его деятельность обратила на себя внимание спецслужб страны, а потом начались аресты его друзей, в связи с чем Мануэль вынужден был эмигрировать во Францию.

Начало ученой карьеры

В двадцать лет Мануэль Кастельс получил высшее образование в Сорбонне. Затем написал докторскую по социологии при Одним из его преподавателей был Ален Турен. В двадцать четыре года Кастельс уже был инструктором при нескольких университетах Франции. Тогда он начал заниматься урбанистикой и преподавать методологию общественных исследований и городской социологии. Ему даже довелось учить знаменитого Даниэля Кон-Бендита в Университете Западный Париж - Нантер-Ля-Дефанс. Но его оттуда уволили в связи с поддержкой студенческих протестов 1968 года. Затем он стал преподавателем Высшей школы социальных наук, где работал до 1979 года.

Дальнейшая жизнь

В конце 70-х годов прошлого века Мануэль Кастельс стал профессором социологии Беркли. Он сделался также ответственным за такую дисциплину, как «городское и региональное планирование». На родине его тоже не забыли - разумеется, после смерти Франко. В 80-90-х годах он работал директором Института социологии новых технологий при Автономном университете Мадрида. В 2001 году он занял должность профессора в Барселоне. Этот вуз назывался Открытым университетом. Кроме того, его приглашают читать лекции во многие высшие школы всего мира. С 2003 года Кастельс сделался профессором по коммуникации в Университете Южной Калифорнии. Он также возглавляет Центр общественной дипломатии в этом учебном заведении. С 2008 года является членом правления Европейского института инноваций и технологии. Живет в Испании и США, проводя время то в одном, то в другом месте.

Связи с Россией и частная жизнь

Интересно, что для такого крупного ученого, как Мануэль Кастельс, изучение города и его проблематики стало и толчком к личным отношениям. Социолог с мировым именем приезжал в Советский Союз в 1984 году на конференцию Международной социологической ассоциации, которая проходила в городе Новосибирске. Там он познакомился с русской ученой Эммой Киселевой, которая впоследствии вышла за него замуж. После распада СССР Кастельс приезжал в Россию в составе группы иностранных советников по вопросам реформ и планирования, но его рекомендации были сочтены неприемлемыми. Тем не менее он продолжал писать книги и статьи о современном информационном обществе. Некоторые из них были посвящены месту и роли России. Они написаны в соавторстве с Эммой Киселевой. В русскоязычной литературе принято считать, что Кастельс является постмарксистом, но сам ученый достаточно критически относится к коммунистическим идеям и полагает, что реализация всякой утопии ведет к тоталитаризму.

Теории Мануэля Кастельса

Является автором двадцати книг и более чем ста статей. Проблемы городской жизни были главной темой его первого произведения. Но не только это интересовало такого ученого, как Мануэль Кастельс. Главные труды его посвящены исследованию организаций и институций, роли интернета в жизни общества, социальных движений, культуры и политической экономии. Кроме того, считается, что Кастельс является одним из крупнейших социологов современности, специализирующихся в области знаний об информационном обществе. Его труды на эту тему оцениваются как классические. Ученого интересует состояние человека и социума в контексте процессов развития глобальной сети Интернет. Он также исследовал проблематику общественных изменений, которые стали следствием технологической революции. Этому он посвятил свою монументальную трилогию «Информационная эпоха: экономика, социум и культура». Первый том ее называется «Возникновение сетевого общества», второй - «Власть идентичности», а третий - «Конец тысячелетия». Эта трилогия вызвала множество дискуссий в ученой среде. Популярным ее резюме явился труд «Галактика Интернет».

Мануэль Кастельс: концепция информационного способа развития

Новые технологии семидесятых годов произвели резкие изменения в социальной и экономической структуре общества. Достаточно жесткие институции и вертикали стали сменяться сетями - гибкими, подвижными и горизонтально ориентированными. Именно через них теперь осуществляется и власть, и обмен ресурсами, и многое другое. Для Кастельса очень важно продемонстрировать, что международные связи в области бизнеса и культуры и развитие информационной технологии - явления взаимозависящие и неразрывные. Все сферы жизни, начиная с политической деятельности крупных государств и заканчивая повседневным бытом обычных людей, изменяются, попадая в глобальные сети. Эти технологии поднимают на невиданную высоту в современном обществе значение знания и информационных потоков. Теоретики постиндустриализма тоже это отмечали, но доказал это развернуто только Мануэль Кастельс. Информационная эпоха, которую мы наблюдаем в данное время, сделала знания и их передачу основным источником продуктивности и власти.

Как общество стало сетевым

Мануэль Кастельс анализирует также признаки этого явления. Одной из характерных черт информационной эпохи является сетевое структурное развитие общества по определенной логической цепочке. К тому же этот социум изменяется на фоне ускорения и противоречий процессов глобализации, задевающих весь земной шар. Ядро этих трансформаций, по мнению Кастельса, связано с технологиями обработки информации и коммуникаций. В частности, огромную роль здесь сыграла с ее компьютерной индустрией. Эффекты и последствия этого стали охватывать все сферы человеческой жизнедеятельности. Одним из них стало, как считает Мануэль Кастельс, Оно инициирует логику изменений социальной системы и приводит к тому, что наиболее успешным явлением стала способность к гибкости, реконфигурации. Глобализация экономики тоже стала таким следствием. Ведь основные виды деятельности, такие как капитал, труд, сырье, технологии, рынки, организуются, как правило, в мировом масштабе с помощью сетей, связывающих рабочих агентов.

Мануэль Кастельс: «Власть коммуникаций»

Один из последних трудов этого крупнейшего социолога современности, написанный в 2009 году, но только недавно переведенный на русский язык, является учебным пособием о политических процессах наших дней, существующих в мире медиа и интернета. Он показывает, как работают технологии власти, использующие привлечение внимания общества к какому-то событию или явлению. Кроме того, коммуникации влияют на рынок труда, дают новые возможности террористам, а также приводят к тому, что каждый человек на нашей планете становится не только потребителем, но и источником информации. В то же время эти технологии сделали невозможным контроль над сознанием. Они привели не только к созданию «фабрик мысли», которыми пользуются крупные информационные «киты», но и к противоположному процессу «снизу», когда несколько сообщений, подхваченные волной социальных сетей, могут привести к взрыву, способному изменить систему.

Мануэль Кастельс

Галактика Интернет

Предисловие к русскому изданию

В России происходит одновременно несколько переходных процессов. Один из самых значимых - технологический и организационный переход к информационному обществу. Богатство, власть, общественное благополучие и культурное творчество в России XXI века во многом будут зависеть от ее способности развить модель информационного общества, приспособленную к ее специфическим ценностям и целям. Интернет - это информационная технология и социальная форма, которая воплощает в себе информационную эпоху так же, как электрический двигатель был рычагом социальных и технических изменений индустриальной эпохи, В лежащей перед вами книге предпринимается анализ Интернета как культурного явления вместе с тем широким влиянием, которое оказал Интернет на бизнес,политику, личные взаимоотношения и сферу коммуникаций. Интернет изначально создавался как средство свободной глобальной коммуникации.

В то время как технология не гарантирует свободу, Интернет на самом деле является мощным инструментом как для осуществления личной свободы, так и свободы общественных групп. Тем не менее свобода не предполагает ее непременно позитивной социальной реализации, поскольку все зависит от того, как люди и социальные институты относятся к свободе. Так, быстрое распространение Интернета по всему миру сопровождается бытующими в средствах массовой информации разнообразными слухами и мифами о возможном негативном воздействии Интернета. Совсем недавно один высокопоставленный чиновник российского правительства выразил свое отрицательное отношение к Интернету на том основании, что он может оказать разрушительное влияние на детей. Как демонстрирует эта книга, эмпирические исследования развенчивают большинство подобных мифов. Более того, судить об Интернете в терминах «хорошо» или «плохо» вообще неправильно. Технологии хороши или плохи в зависимости от нашего их использования, Они суть продолжения нас самих.

Во всяком случае, независимо от нашего отношения к Интернету, мы должны считаться с тем, что Интернет и компьютерные сети в целом уже стали становым хребтом всех современных обществ по всему миру. Если в 1995 году в мире насчитывалось менее 10 миллионов пользователей Интернета, к концу 2003 года их стало около 700 миллионов, а к 2005 году их количество достигнет миллиарда, даже если учитывать громадную разницу между развитыми и развивающимися странами. Кроме того, вся деятельность, от финансовой сферы и СМИ до политики и общественных движений, организована вокруг сетей Интернета. Таким образом, реальный вопрос для людей, для бизнеса, для институтов - это как жить с Интернетом. Для того чтобы ответить на этот вопрос каждому со своей собственной точки зрения, нам нужно на основе научного исследования собрать все, что мы знаем о социальном, экономическом и политическом значении Интернета. Как раз это и является целью настоящей книги: суммировать и проанализировать данные исследований Интернета, проведенных за последние несколько лет. И хотя большинство этих данных получены в исследованиях, проведенных на Западе, в особенности в Соединенных Штатах, кажется, что они соответствуют исследованиям, проводимым и в других странах, например обзорному исследованию использования Интернета, которое я провел в Каталонии в 2002 году, и последним исследованиям, проведенным в Китае и Латинской Америке.

Что мы можем усвоить из этих исследований? Не опережая выводов анализа, предпринятого в настоящей книге, заслуживает внимания следующее.

1) Интернет был построен его создателями, по преимуществу учеными и студентами, как средство свободной коммуникации. Кроме того, функционирование Интернета обеспечивалось программами, свободно распространявшимися по сети. Даже сегодня на Apache и Linux, программах с открытым исходным кодом, работают две трети web-серверов по всему миру. Благодаря его структуре, контролировать Интернет возможно, но это весьма затруднительно, хотя правительства и пытаются подавить свободную коммуникацию посредством идентификации отправителей и получателей незаконных сообщений, налагая наказания на них и провайдеров Интернет-услуг. Однако из-за глобальной маршрутизации Интернета почти всегда можно найти альтернативные пути передачи сообщения для избежания контроля, как это делают пользователи Интернета в Китае. Таким образом, Интернет является, в первую очередь, универсальным социальным пространством свободной коммуникации.

2) Эмпирические данные свидетельствуют о том, что Интернет не содействует социальной изоляции и личному отчуждению. В действительности он способствует внутрисоциальному взаимодействию и построению межличностных сетей. Он содействует увеличению f2f-коммуникации (face-to-face, лицом к лицу), а не избавляет от нее. Самоуправляемая на основе личного выбора сетевая (онлайновая и оффлайновая) коммуникация является развивающейся формой социального взаимодействия в информационную эпоху. Использование Интернета исключительно для онлайновых чатов и ролевых игр весьма ограничено, прежде всего кругом тинейджеров и молодых пользователей. Интернет имеет отношение к реальной жизни людей. В нашем обществе формируют реальность и физический, и виртуальный миры.

3) Интернет крайне важен для бизнеса. Но не для чисто онлайнового, виртуального бизнеса. Дот-комы занимающиеся онлайновыми продажами, не нашли адекватной бизнес-модели, и их неудача спровоцировала кризис новой экономики в 2000- 2002 годах. Однако эконометрические изыскания и case-исследования показывают, что Интернет является весьма существенным фактором увеличения производительности и конкурентоспособности, делая возможным распространение сетевых форм организации бизнеса. Так, в Соединенных Штатах на протяжении экономического спада 2000-2003 годов производительность продолжала расти с очень высокой скоростью (4% в год в среднем и 6,8% в 2003 году), и это напрямую связано с построением организационных сетей и использованием компьютеров и Интернета.

Таким образом, новая экономика существует, но связана она не с виртуализацией бизнеса, а с изменением форм и процессов деятельности во всех сферах бизнеса за счет использования знаний, коммуникационных технологий и сетей в качестве базовой организационной формы.

Итак, Интернет - это не просто очередная техническая новинка или технология. Это ключевая технология информационной эпохи. Он воплощает культуру свободы и личного творчества, будучи как источником новой экономики, так и общественного движения, базирующегося скорее на изменении человеческого сознания, чем на увеличении власти государства. Использование Интернета, однако, зависит от того, какими являются использующие его люди и общество. Интернет не определяет, что следует людям делать или как им жить. Напротив, именно люди создают Интернет, приспосабливая его к своим потребностям, интересам и ценностям. Вот почему развитие Интернета в России будет обусловлено тем, какой именно будет российское общество в этот момент истории.

Одной из написанных сравнительно недавно работ, посвященных рассматриваемой теме, стала книга Мануэля Кастельса (р. 1942) «Информационная эпоха: экономика, общество и культура». В противовес различным формам интеллектуального нигилизма, социального скептицизма и политического цинизма, которые буйно расцвели на исходе прошлого века и нашли свое теоретическое оправдание в опусах постмодернистов, ее автор заявляет о своей вере в «рациональность» и «в возможность осмысленного социального действия». Более того, он надеется, что разработанная им концепция будет способствовать созданию иного, лучшего мира. И это новое общество Кастельс называет «информационным капитализмом», который начал зарождаться, по его мнению, в США уже в 70-е гг. на основе революции в информационных технологиях.

Неслучайно сущность проводимого социологом анализа основывается на том, что он обозначает как парадигму информационной технологии, которая обладает пятью основными свойствами. Во-первых, это - технологии, которые воздействуют на информацию. Во-вторых, ввиду того, что информация выступает составной частью всей человеческой деятельности, данные технологии оказывают повсеместное влияние. В-третьих, все системы, использующие информационные технологии, определяются «сетевой логикой», которая позволяет им воздействовать на множество процессов и организаций. В-четвертых, новые технологии являются чрезвычайно гибкими, что дает им возможность постоянно изменяться и адаптироваться к новым условиям. Наконец, в пятых, отдельные технологии, связанные с информацией, имеют тенденцию соединяться в весьма интегрированную систему.

Под влиянием указанных процессов, считает Кастельс, в 90-е гг. появляется новая глобальная информационная экономика. «Она информационная потому, что производительность и конкурентоспособность ее хозяйственных единиц, или агентов (будь то фирмы, регионы или государства), фундаментальным образом зависят от их способности производить, обрабатывать и эффективно применять основанную на знаниях информацию». Она глобальная потому, что обладает «способностью функционировать как единое целое в реальном времени в масштабах всей планеты ». И это стало возможным благодаря новым информационным и коммуникационным технологиям.

Однако несмотря на то, что новая экономика является глобальной по своему характеру, это не исключает того, что между разными регионами, к каковым автор книги относит Северную Америку, Европейский Союз и Юго-Восточную Азию, существуют определенные различия. Более того, наблюдаются значительные различия также внутри каждого из указанных регионов.

Формированию новой глобальной экономики, по Кастельсу, сопутствует появление новой организационной формы - сетевого предприятия , которое характеризуется гибким, а не массовым производством, специфическими системами управления, основанными скорее на горизонтальной, чем на вертикальной модели и соединении крупных корпораций в стратегические альянсы.

Будучи продуктом материализации культуры глобальной и информационной экономики, сетевое предприятие коренным образом изменяет природу труда. Например, оно требует его индивидуализации посредством введения гибких форм и графиков рабочего времени.

Развитие мультимедийных технологий позволяет людям полностью погрузиться в обстановку виртуальных образов , посредством которых мир не просто возникает на экране, а становится особого рода опытом. И в этом смысле, если в прошлом господствовало «пространство мест», то в настоящее время появляется новая пространственная логика - «пространство потоков». Иначе говоря, в современном информационном обществе в большей мере господствуют процессы, а не физическое местоположение. Существенные изменения происходят и в отношении времени: коль скоро информация становится доступной в любом месте земного шара, то наступает эпоха «безвременного времени».

Однако то, что принципиально новое качество современной эпохи определяется господством сетей, согласно Кастельсу, не означает конца капитализма. Напротив, именно использование сетей позволяет последнему впервые стать действительно глобальным, или точнее, организованным на основе глобальных финансовых потоков.

В то же время социолог не считает, что развитие сетей, мультимедийных технологий и культуры виртуальной реальности в современном информационном обществе происходит без помех. Противодействие наступлению эры информационной цивилизации, по его мнению, оказывают индивиды и коллективные образования, которые не желают расстаться с собственной идентичностью (действительно, досадная помеха!) и, более того, стремятся ее защищать. Наиболее значительными среди них являются движение в защиту окружающей среды, феминистические организации, разного рода неформалы и сексуальные меньшинства.

Что касается государства, то в связи с глобализацией экономики и образованием глобальных рынков капитала его мощь становится все менее значительной. Например, государству все сложнее оказывается выполнять свои социальные программы, поскольку капитал устремляется как раз в те места, где издержки по их реализации являются минимальными. Мощь государства также подрывают глобальные коммуникации, которые беспрепятственно перетекают из страны в страну. Кроме того, государства в современную эпоху ослабляются возникновением меж- или надгосударственных объединений, подобно Европейскому Союзу. Наконец, наблюдается глобализация преступности, в результате чего создаются всеохватывающие криминальные сети, находящиеся вне контроля какого-то отдельного государства.

Согласно Кастельсу, все это говорит о том, что современная информационная цивилизация, несмотря на значительные достижения в некоторых областях, еще далека от совершенства, ибо она не только ограничивает индивидуальное и коллективное творчество, использует информационные потоки и технологии в интересах узкой группы лиц, но и просто направляет энергию людей на самоуничтожение и саморазрушение. Однако по этому поводу ученый не унывает, ибо, по его мнению, «нет ничего, что не могло бы быть изменено сознательным целенаправленным социальным действием». И в этом смысле он строго придерживается оптимистической позиции, которая характерна почти для всех представителей технологического детерминизма и технократизма.

Литература

Баразгова Е. С. Американская социология. Традиции и современность. Екатеринбург-Бишкек, 1997. С. 146-162.

Белл Д. Культурные противоречия капитализма // Этическая мысль 1990. М., 1990. С. 243-257.

Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1999.

Веблен Т. Теория праздного класса. М., 1984.

Гэлбрейт Дж. К. Новое индустриальное общество. М., 1969.

Гэлбрейт Дж. К. Экономические теории и цели общества. М., 1976.

История социологии / Под общ. ред. А. Н. Елсукова и др. Мн., 1997. C. 254-264.

История теоретической социологии: В 4-х т. / Отв. ред. и сост. Ю. Н. Давыдов. М., 2002. Т. 3. С. 73-102.

Капитонов Э. А. Социология ХХ века. Ростов на Дону, 1996. С.

Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000. С. 81-82; 492-511.

Крозье М. Основные тенденции современных сложных обществ // Социология: Хрестоматия / сост. Ю. Г. Волков, И. В. Мостовая. М., 2003. С. 124-130.

Мамфорд Л. Техника и природа // Новая технократическая волна на Западе. М., 1986. С. 226-237.

Мамфорд Л. Миф машины. Техника и развитие человечества. М., 2001.

Новая технократическая волна на Западе / сост. и вступ. ст. П. С. Гуревича. М., 1986.

Ритцер Дж. Современные социологические теории. М. - СПб., 2002. С. 515-520.

Тоффлер О. Прогнозы и предпосылки // Социологические исследования. 1987. № 5. С. 118-131.

Тоффлер Э. Третья волна. М., 1999.

Тоффлер Э. Шок будущего. М., 2003.

Яковец Ю. В. Формирование постиндустриальной парадигмы // Вопросы философии. 1997. № 1. С. 3-17.

Мануэль Кастельс. Могущество самобытности

Мануэль Кастельс, один из самых известных сегодня европейских социологов, родился в 1942 году в Испании. Он окончил Мадридский университет и получил докторскую степень в 1966 году. С 1967 по 1979 год преподавал социологию в университете Нантерра (Франция), где получил звание профессора в 1972 году. В 70-е, 80-е и в первой половине 90-х годов он также преподавал и вел исследовательскую работу в университетах Мадрида, Монреаля, Каракаса, Мехико, Женевы, Копенгагена, штата Висконсин, Бостона, Южной Калифорнии, Гонконга, Сингапура, Тайваня, Амстердама, Барселоны и Токио. М.Каст&гьс многократно бывал в СССР и России, участвуя в работе исследовательских групп в Московском и Новосибирском университетах. С 1979 по 1995 год он зани-ма/1 должность профессора социологии и социального планирования в Калифорнийском университете в Беркли, с 1995 года по настоящее время он является директором Центра западноевропейских исследований того же университета.

Профессор Кастельс широко известен своими многочисленными работами по широкому кругу социологических проблем - от теории информационного общества до вопросов экологической опасности, от концепции перехода к рыночному хозяйству до исследования мировой криминальной экономики. М. Кастельс автор двадцати книг, в том числе таких широко известных, как «Экономический кризис и американ- ское общество» , «Город и городские массы» и «Город в информационный век» . Трилогия «Информационная эра: экономика, общество и культура» стала самой масштабной попыткой осмысления сегодняшнего состояния и путей развития человеческой цивлшзации. Его работы отмечены многочисленными премиями. Профессор Кастельс является также членом Высшего экспертного совета по проблемам информационного общества при Комиссии европейских сообществ и действительным членом Европейской академии с 1994 года.

Ниже мы приводим отрывки из второго тома указанной трилогии, озаглавленного автором «Могущество самобытности». В третьей части сборника мы обратимся к выдержкам из первого тома его работы - «Становление сетевого общества».

Как всему трехтомнику, так и второй его части присущ специфический подход, в соответствии с которым автор рассматривает формирующуюся сегодня в глобальном масштабе социальную структуру как сетевое общество. Его важнейшей чертой выступает даже не доминирование информации или знания, а изменение направления их использования, в результате чего главную роль в жизни людей обретают глобальные, «сетевые» структуры, вытесняющие прежние формы личной и вещной зависимости.

Автор подчеркивает, что такое использование информации и знаний ведет к совершенно особой социальной трансформации, к возникновению «информационализма», причем значение данного перехода для истории человечества столь велико, что он не может даже быть сопоставлен с переходами ни от аграрного к индустриальному, ни от индустриального к сервисному хозяйству. Такой подход выделяет М.Ка-стельса из рядов приверженцев традиционной версии постиндустриализма, но столь жесткие заявления остаются в работе без достаточного обоснования.

Обращаясь к анализу социальной структуры возникающего общества, что и рассматривается им во втором томе, профессор Кастельс строит свое исследование вокруг противопоставления социума и личности, причем отмечает, что их взаимоотношения с наступлением информационной эры не только не гармонизируются, но, скорее, становятся все более напряженными. По его мнению, современные общества во все возрастающей степени структурируются вокруг противостояния сетевых систем (Net) и личности (Self), причем именно глобализация и реструктуризация хозяйства, поя&гение организаци- онных сетей, распространение культуры виртуальной реальности и развитие технологии ради лишь самого такого развития и вызывает к жизни тот феномен, который автор рассматривает как нарастание самобытности (the rise of identity), помогающее человеку противостоять внешнему миру.

Мы не отрицаем возможности и плодотворности подобного подхода, однако полагаем, что проблема самовыражения личности понимается автором несколько односторонне. Профессор Кастельс определяет самовыражение человека как некий самодостаточный процесс, в ходе которого субъект осознает себя и осмысливает ценностные ориентиры своей деятельности на основе определенного культурного подхода образом, исключающим необходимость широкого обращения к иным социальным структурам.

С одной стороны, он трактует данное явление в весьма различных формах, отмечая существование биологической и культурной самобытности, указывая на продолжающуюся в современном мире борьбу идеологической и исторической самобытности, противопоставляет в том же ключе социо-биологические черты человека, как бы замыкающие его в узких сообществах, и глобальные черты, инкорпорирующие его в новые мировые структуры, и, наконец, доходит даже до анализа «самобытности тела», которое рассматривается им как следствие изменившихся представлений о содержании и роли сексуальности, и исследует роль в становлении новых общественных отношений движений, порождаемых стремлениями к сексуальной свободе.

С другой стороны, он выделяет три типа самосознания, каждый из которых способен выступать реальным движителем социального прогресса. Первый, обозначенный им как «законообразующее самосознание» (legitimizing identity), характерен для индустриального строя и соответствует системе ценностей, порождающей традиционное гражданское общество и национальное государство; второй - «самосознание сопротивления» (resistance identity, or identity for resistance) - обусловливает переход к новому типу ценностей, формирующемуся вокруг признания значения локальных общностей, тех, которые вслед за А.Этциони он называет community; третий же, обозначаемый им как project identity, становится основой формирования личности как Субъекта (sujet) в понимании А. Турена.

Эти два уровня рассмотрения феномена самосознания приводят профессора Кастелъса к резкой, на наш взгляд, переоценке роли социальных движений, характеризующихся прежде всего выражением про- mecma против существующих форм общественных структур; само наличие в них такой направленности позволяет автору относить их в разряд значимых явлений современного мира, несмотря на то, что порой они несут серьезный деструктивный заряд. Характерно, что распространение криминальной экономики исследуется М.Кастельсом в первую очередь с точки зрения культурной самобытности криминальных структур как специфического рода сообществ, а воспеваемая им самореализация в сопротивлении признается уходящей корнями в самосознание тела (body identity), то есть в область бессознательного и биологического.

Общее впечатление от работы М.Кастельса остается весьма противоречивым. Трудно преодолеть отношение к ней как к не слишком удачной попытке обобщить огромное количество новых фактов, характеризующих развитие цивилизации в последние десятилетия. Автор предлагает читателю впечатляющий массив новой информации, цифр, таблиц, схем и графиков, но все эти сведения характеризуют те тенденции, которые не могут, на наш взгляд, рассматриваться как определяющие базовые направления развития постиндустриального общества. Увлекаясь различными формами выражения культурного, социального и личностного протеста, автор движется на уровне поверхностных явлений, в то время как попытки глубокого теоретического анализа, если они и встречаются, мало соотносятся с большинством изложенных в работе фактов.

Выбирая для этого сборника отрывки из второго тома, которые максимально характеризовали бы его содержание, мы столкнулись с задачей, показавшейся нам просто невыполнимой. Поэтому, полагая, что традиционно авторы склонны формулировать наиболее важные теоретические положения в качестве системы выводов, которые они делают в завершение проведенного исследования, мы считаем возможным предложить читателям полный текст заключения ко второму тому трилогии, названного автором «Социальные преобразования в обществе сетевых структур» (этот текст соответствует стр. 354- 362 в издании Blackwell Publishers). Более подробно методология исследования, применяемая М.Кастельсом, противоречия, содержащиеся в его работе, и ее влияние на современные социальные исследования проанализированы нами в специальной рецензии (см.: Иноземцев В.Л. Возвращение к истокам или прорыв в будущее? // Социологические исследования. №8. 1998. С. 140-147.) МОГУЩЕСТВО САМОБЫТНОСТИ *

На заре информационного века кризис легитимности лишает институты индустриальной эпохи их смысла и их функций. Современное национальное государство, над которым начинают довлеть глобальные сети богатства, могущества и информации, переживает значительное сужение своего суверенитета. Прибегая к попыткам стратегического вмешательства в эти глобальные проблемы, оно теряет возможность представлять контингента избирателей, организованные по территориальному признаку. В мире, где каждое явление становится неоднозначным, разрыв между нациями и государствами, между политикой представительства и политикой вмешательства ведет к распаду политически подотчетной единицы, на которой строилась либеральная демократия в течение двух последних столетий. Упадок государства всеобщего благоденствия, сняв с общества определенную бюрократическую нагрузку, привел к ухудшению условий жизни большинства его граждан, к разрыву исторического социального контракта между капиталом, трудом и государством, к значительной утрате социальной защищенности, обеспечение которой в глазах рядового человека составляло саму суть существования правительства. Страдая от интернационализации финансовой и производственной сферы, неспособное адаптироваться к сетевой структуре фирм, к индивидуализации труда, сталкиваясь с проблемой изменения пропорций занятости в результате исчезновения разделенности работников по признаку пола, рабочее движение перестает выступать в качестве основного фактора социальной сплоченности и представителя интересов рабочего класса. Оно не исчезает, но становится, главным образом, политическим агентом, одним из привычных социальных институтов. Основные конфессии, практикующие нечто вроде светской формы религии, зависящей либо от государства, либо от рынка, во многом утрачивают свою способность диктовать прихожанам их действия в обмен на спасение души и распродажу небесной недвижимости. Оспаривание роли старшего наряду с кризисом семьи с ее иерархией нарушает упорядоченную последовательность передачи культурных кодов от поколения к поколению и колеблет основы личной защищенности, заставляя тем самым мужчин, женщин и детей искать новый образ жизни. Политические доктрины, основывающиеся на промышленных институтах и организациях, начиная от демократического либерализма, зиждущегося на национальном государстве, и кончая опирающимся на труд социализмом, в новых социальных условиях оказываются лишенными своего практического смысла. В результате этого они теряют привлекательность и, в стремлении выжить, идут по пути бесконечных мутаций, болтаясь за спиной нового общества, как пыльные знамена забытых войн.

В результате всех этих процессов иссякли истоки того, что я называю легитимной самобытностью. Институты и организации гражданского общества, которые строились вокруг демократического государства, вокруг социального контракта между капиталом и трудом, превратились в пустые скорлупки, все менее соотносящиеся с жизнью людей. <...> Трагедия и фарс заключаются в том, что в тот момент, когда большинство стран мира наконец завоевали себе доступ к институтам либерализма (которые, на мой взгляд, являются основой любой политической демократии), эти институты оказались столь далеки от структур и процессов, играющих сегодня реальную роль, что большинству они представляются издевательской усмешкой на новом лице истории. В конце тысячелетия голыми оказались и король, и королева, и государство, и гражданское общество, а их граждане-дети разбросаны ныне по самым различным приютам.

Распад единой самобытности, равнозначный распаду общества как разумной социальной системы, вполне может оказаться приметой нашего времени. Ничто не говорит о возникновении новых форм самобытности, о том, что социальные движения будущего должны воссоздать цельность общества, что появятся новые институты, обращенные в светлое завтра. На первый взгляд, мы являемся свидетелями становления мира, который состоит из одних рынков, сетей, индивидуумов и стратегических организаций и, на первый взгляд, подчиняется структурам «рациональных ожиданий», за исключением тех случаев, когда подобный «рациональный индивидуум» внезапно может пристрелить своего соседа, изнасиловать маленькую девочку или распылить в метро нервно-паралитический газ. Этот новый мир не испытывает необходимости ни в какой форме самобытности: базовые инстинкты, рычаги власти, нацеленность на свои собственные интересы, а на макросоциальном уровне, «отчетливые черты кочевника-варвара, <...> угрожающего разрушить все границы и делающего проблематичными международные политико-юридические и цивилизованные нормы» 1 . Точкой опоры этого мира могли бы стать, как мы уже убеждаемся в ряде стран, национальное самоутверждение на останках государственных структур, отказ от любой претензии на легитимность, забвение истории и взятие на вооружение принципа власти во имя самой власти, иногда задрапированного в тогу националистической риторики. <...> Перед нами предстают зародыши общества,Weltanschauung которого способно раздваиваться между старой логикойMacht и новой логикойSelbstanschauung 2 .

Однако мы также отмечаем и становление мощной «самобытности сопротивления», которое находит себе опору в ценностях сообщества и не поддается напору глобальных тенденций и радикального индивидуализма. Такая самобытность строит свое сообщество на традиционных ценностях Бога, нации и семьи, возводя укрепления вокруг своего лагеря, созданного по этническому и территориальному признакам. Самобытность сопротивления не ограничивается традиционными ценностями. Она также может строиться при помощи (и вокруг) проактивных социальных движений, предпочитающих утверждать свою самостоятельность именно через общинное сопротивление, пока они не наберутся достаточных сил для того, чтобы подняться в наступление против институтов угнетения, которым они противостоят. В целом это справедливо в отношении женского движения, создающего свое пространство там, где может формироваться новое антипатриархальное сознание; именно так обстоит дело в отношении движений за сексуальное освобождение, чьи пространства свободы, начиная от баров и кончая соседскими кварталами, выступают в качестве основных средств самоутверждения. Даже движение экологистов, конечный горизонт которого уходит в космос, чаще всего начинается в малых сообществах по всему миру, защищая сначала пространство, прежде чем вступить в схватку со временем.

Таким образом, самобытность сопротивления получает в обществе сетевых структур столь же повсеместное распространение, как и индивидуализм, что является результатом исчезновения некогда существовавшей легитимизирующей самобытности, на основе которой в промышленную эпоху строилось гражданское общество. Однако эта самобытность только сопротивляется, а в коммуникацию вступает крайне редко. Она не вступает в контакт с государством, за исключением случаев борьбы и проведения переговоров с ним по поводу защиты своих особых интересов и ценностей. Она редко взаимодействует с другими видами самобытности, поскольку строится на четко определенных принципах, в соответствии с которыми понятия «свой» и «чужой» определены раз и навсегда. А поскольку свой путь к выживанию такая самобытность видит в логике сообщества, индивидуальные самоопределения здесь не приветствуются. Таким образом, складывается картина, один из компонентов которой составляет доминирующая, глобальная элита, существующая в пространстве потоков и состоящая, как правило, из индивидуумов, обладающих менее ярко выраженной самобытностью («граждане мира»); но на этой картине одновременно присутствуют и люди, сопротивляющиеся лишению своих привилегий в экономической, культурной и политической областях и тяготеющие к самобытности сообщества.

Поэтому мы должны зафиксировать в динамике общества сетевых структур еще один слой. Наряду с государственными аппаратами, глобальными сетями и эгоцентричными индивидуумами в нем также существуют сообщества, сформировавшиеся вокруг самобытности сопротивления. Однако гармоничного сочетания всех этих элементов не происходит, их логика является взаимоисключающей, а их сосуществование вряд ли окажется мирным. Важную роль здесь начинает играть возникновениесамобытности, устремленной в будущее (project identity), которая в теории спо- собна воссоздать нечто подобное новому гражданскому обществу, а в конечном счете - и новое государство. Я не собираюсь выступать ни с какими советами или прогнозами в этой области, а остановлюсь лишь на таком вопросе, как предварительные результаты осуществленного мною изучения социальных движений и политических процессов. Мой анализ не исключает возможности того, что в создании будущего общества ведущую роль могут сыграть социальные движения, которые сильно отличаются от тех, что рассматриваются на этих страницах. Но на сегодняшний день, к 1996 году, признаков существования таких движений я пока что не обнаружил.

Новая самобытность, устремленная в будущее, возникает не из былой самобытности гражданского общества, которой характеризовалась индустриальная эпоха, а из развития сегодняшнейсамобытности сопротивления. На мой взгляд, для такой эволюции существуют основания как теоретического, так и практического характера. Однако прежде следует уточнить вопрос о том, каким путем самобытность, устремленная в будущее, может возникать на основе самобытности сопротивления, о которой шла речь выше.

То обстоятельство, что сообщество строится вокруг самобытности сопротивления, не означает, что эта самобытность должна перерасти в самобытность, устремленную в будущее. Задача такого сообщества может остаться чисто оборонительной. Или, с другой стороны, оно может превратиться в группу, имеющую общие интересы, и последовать в своем развитии логике, которая доминирует в обществе сетевых структур в целом и сводится к непрерывному процессу заключения тех или иных сделок. Однако в других случаях самобытность сопротивления может послужить толчком для самобытности, устремленной в будущее и направленной на преобразование общества в целом с одновременным сохранением ценностей сопротивления доминирующим интересам глобальных потоков капитала, власти и информации.

У религиозных сообществ могут развиться фундаменталистские движения, направленные на возрождение общественной морали наряду с вечными, божественными ценностями и на их распространение во всем мире или уж по крайней мере среди ближайших соседей, с тем чтобы сделать их сообществом верующих, создав тем самым новый социум.

Что же касается национализма, то <...> его эволюция в информационный век оказывается менее определенной. С одной сторо- ны, она может привести к настойчивым попыткам восстановления национального государства и к стремлению легитимизировать его, придавая при этом гораздо большее значение национальному компоненту, чем государственному. С другой стороны, он может подмять под себя современное государство, утверждая над его интересами интересы нации и формируя многосторонние сети политических институтов, отличающиеся различной конфигурацией, но имеющие общий суверенитет.

Этнический фактор, который выступает в качестве важного компонента как угнетения, так и освобождения, привлекается, как правило, в поддержку других форм самобытности сообщества (религиозной, национальной, территориальной), а сам по себе к развитию сопротивления или устремленности в будущее не ведет.

Территориальная самобытность представляет собой главный фактор сегодняшней общемировой активизации местных и клерикальных правительств, которые в наибольшей степени способны адаптироваться к бесконечному многообразию глобальных потоков. Возвращение на историческую сцену города-государства является характерной чертой нашего века глобализации, подобно тому, как это явление сопутствовало расцвету торговли и становлению международной экономики на заре современной эпохи.

Женские сообщества, утверждающие свои собственные пространства борьбы за свободу сексуальной самобытности, в основном стремятся к подрыву главенствующей мужской роли и к воссозданию семьи на новой, эгалитарной основе, что влечет за собой исчезновение разделения социальных институтов по признаку пола, то есть к исчезновению того самого разделения, которое было характерно для капитализма и государства, где правили «патриархи».

Движения экологистов переходят от защиты своей собственной среды, здоровья и благосостояния к экологической ориентации на интеграцию человечества и природы на основе социально-биологической самобытности видов, исходя из космологической миссии, возложенной на человечество.

Формы самобытности, устремленные в будущее, возникают из сопротивления сообществ, а отнюдь не из воссоздания институтов гражданского общества, поскольку и кризис этих институтов, и возникновение самобытности сопротивления обусловливаются теми новыми характеристиками общества сетевых структур, которые размывают эти институты и ведут к появлению новой самобытности. Глобализация, изменение структуры капитала, создание организационных сетей, культура виртуальной реальности, уделение основного внимания технологии ради самой технологии - все эти основные характеристики социальной структуры информационного века и являются источниками кризиса государства и гражданского общества в том виде, в котором они сформировались в индустриальную эпоху. Они также выступают в качестве тех самых сил, против которых организуется сопротивление различных сообществ, причем это сопротивление способно дать жизнь новым формам самобытности, устремленным в будущее. Последние выступают против доминирующей логики общества сетевых структур, ведя оборонительные и наступательные бои по трем направлениям новой социальной структуры: пространство, время и технология.

Вовлеченные в движение сопротивления сообщества защищают свое пространство, свое место от безродной логики пространства потоков, характеризующей социальную доминанту информационного века. Они дорожат своей исторической памятью, утверждают непреходящее значение своих ценностей в борьбе против распада истории в условиях исчезновения времени, против эфемерных компонентов культуры виртуальной реальности. Они используют информационную технологию для горизонтальной коммуникации между людьми, для проповедования ценностей сообщества, отрицая новое идолопоклонство перед технологией и оберегая непреходящие ценности от разрушительной логики самодовлеющих компьютерных сетей.

Экологисты стремятся к обретению контроля за использованием пространства в интересах и людей, и природы, против внепри-родной, абстрактной логики пространства потоков. Они утверждают космологическое видение ледниковой эпохи, интегрируя род человеческий в его постоянно меняющуюся среду и отрицая распад времени, обусловливаемый логикой безвременья, которая лишает время его последовательности. При этом они выступают в качестве сторонников использования науки и технологий в интересах жизни, одновременно противясь"тому, чтобы жизнь подчинялась науке и технологиям.

Феминистки и участники движений за утверждение сексуальной самобытности стремятся обрести контроль за самым ближайшим своим пространством, за своими телами, выступая против утери своего телесного воплощения в пространстве потоков, зави- симом от доминирования мужчин, где переиначенный образ женщины наряду с фетишами сексуальности выхолащивают их человеческую суть и лишают их своей самобытности. Они также сражаются за обретение контроля над своим временем, ибо логика безвременья общества сетевых структур взваливает на женщину выполнение новых задач и новых функций, не позволяя ей адаптировать свою жизнь к новому ходу времени. Отчужденное время становится самым конкретным выражением тяжелой повседневной ноши, возложенной на освобожденную женщину в условиях неосвобожденной социальной организации. Женские движения и движения за утверждение сексуальной самобытности также направлены на использование технологий в интересах осуществления прав женщин (например, их репродуктивных прав, а также права на контроль за своим телом), против диктуемых мужчинами форм использования науки и техники, которые нашли свое выражение в подчинении женщин произвольным медицинским ритуалам и предрассудкам, а также в наблюдавшемся одно время нежелании ряда научных учреждений бороться против СПИДа, когда эта болезнь считалась уделом гомосексуалистов. В тот момент, когда человечество выходит на технологические рубежи социального контроля за биологическим воспроизводством своего вида, развертывается имеющая важнейшее значение битва между телом как независимой самобытностью и телом как социальным артефактом. Вот почему политика, касающаяся самобытности, всегда начинается с человеческого тела.

Таким образом, доминирующая логика общества сетевых структур выдвигает свои собственные проблемы в форме самобытности сопротивления сообщества, а также в форме самобытности, устремленной в будущее, которая может возникнуть в таких пространствах, ни основе таких условий и таких процессов, которые характерны для каждого конкретного институционального и культурного контекста. Складывающаяся в результате этого динамика противоречий составляет саму суть того исторического процесса, на основе которого создается новая социальная структура, кровь и плоть наших обществ. Где в этой социальной структуре находятся центры власти? Да и что такое власть в таких исторических условиях? Как утверждалось и, в определенной степени, доказывалось в настоящем и первом томе этой книги, власть больше не является уделом институтов (государства), организаций (капиталистических фирм) или носителей символов (корпоративных средств информации и церкви). Она распространяется по глобальным сетям богатства, власти, информации и имиджей, которые циркулируют и видоизменяются в системе с эволюционирующей конфигурацией, не привязанной к какому-то определенному географическому месту. Но тем не менее власть не исчезает.Власть по-прежнему правит обществом, определяет наши жизни и довлеет над нами. Это объясняется не только тем, что механизмы различного рода по-прежнему располагают возможностью приводить в подчинение тела и заставлять умолкать умы. Такая форма власти носит одновременно и вечный, и угасающий характер. Вечный потому, что люди были и останутся хищниками. Однако в ее сегодняшней форме она угасает: осуществление такого рода власти становится все более неэффективным с точки зрения тех интересов, которым она должна служить. Государства могут применять оружие, но поскольку облик врага и конкретный объект его притязаний становятся все более расплывчатыми, государство может применять оружие лишь самым беспорядочным образом, рискуя в конечном счете пристрелить само себя.